Все больше москвичей присоединяются к акции «Бессмертный полк». Наша читательница Елена Герасева рассказала историю о своей маме Анне Петровне.
Елена Герасева уже обратилась в центр госуслуг и внесла имя своей мамы в книгу памяти.
Наша читательница вспоминает: «Ей было двенадцать, когда началась война. Семья жила в Пушкине. В начале 1942 года у нее умирает мама, и Аня, девочка-подросток, приходит в ГОЗНАК, в отдел контроля, где прежде работала мама. Во время войны график работы отличался от работы в мирное время. Рабочий день длился 12 часов, и столько же отводилось на все остальное. Казалось бы, не так мало. В мирное время из Пушкина до проходной ГОЗНАКА можно было добраться за два часа. Во время войны все изменилось. Электрички ходили нерегулярно, пропуская военные, санитарные и эвакуационные эшелоны, и 30 км до Москвы превращались в серьезную проблему. Так что дорога до работы и обратно занимала не менее восьми часов. Опаздывать было нельзя: за 10-минутную задержку отдавали под суд. А еще надо было стоять в очередях, отоваривать карточки, ходить за водой, доставать дрова, топить печь… Всего не перечислить. Мама рассказывала, что спали часов по пять, не больше. Зато была работа и рабочая карточка. В редкие выходные можно было сходить с подружками в кино, но это уже позже, в конце 1944-го, а в 1942-м чаще всего возили копать противотанковые рвы, строить укрепления, заготавливать дрова.
В поселке, где жила мама, в тихую погоду можно было услышать гул канонады с фронта – бои шли совсем близко, на расстоянии 30–40 километров. Москву впервые бомбили в ночь с 21 на 22 июля 1941 года. Разрывы бомб слышны были отчетливо, и вечернее небо озарялось пожарами. В мамином поселке в каждом дворе жители вырыли специальные щели, чтобы укрываться от бомбежки и артобстрелов. Звук летящих бомбардировщиков был слышен за несколько минут до их появления.
Москва сильно изменилась: был введен комендантский час и обязательное ночное затемнение, исчезли автобусы, широкие улицы были перегорожены противотанковыми ежами, окна первых этажей заложены мешками с песком, на стенах появились плакаты – «Родина-мать зовёт!», «Беспощадно разгромим и уничтожим врага» и другие. Несмотря на эвакуацию многих предприятий, Москва не обезлюдела. По-прежнему работали газетные киоски, ходили трамваи, можно было посмотреть кино, а некоторые театры даже продолжали показывать спектакли. Осенью 1942 года открылись школы. Правда, не все. Часть школ переоборудовали под госпитали, в других жили те, чьи дома разбомбили.
Везде круглосуточно работало радио – черный динамик-трансляция. По радио слушали сводки с фронта, которые назывались «В последний час», по звуку сирены спускались в бомбоубежище.
О первом салюте также услышали по радио. Приказ был зачитан Юрием Левитаном: «Сегодня, 5 августа, в 24 часа, столица нашей Родины Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 124 орудий. Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины! Смерть немецким оккупантам!»
И хотя в поселке можно было лишь слышать звуки салютующих орудий, мама рассказывала, что, наверное, все жители поселка вышли в полночь на улицу.
С этого времени каждая значимая победа отмечалась салютными залпами и каждая приближала конец войны. Мама вспоминала, что в 1943 году уже не было бомбежек, хотя огромные аэростаты все равно поднимались в небо Москвы, а ночная светомаскировка была отменена приказом только накануне 1 Мая 1945 года.
После войны моя мама продолжила работу, вечерами училась. В 1946 году она встретила молодого симпатичного лейтенанта, только что демобилизовавшегося из армии. Они расписались через два дня. Моей маме было 17 лет».
